Его размышления прервал Гамедин де Варенн, граф Суррей, дядя Длинного Меча и лорд Касл-Акра, что к северо-западу от Фрамлингема. Между переменами блюд граф посетил один из писсуаров, установленных на стенах коридора, и на обратном пути задержался поговорить с Роджером, прислонившись бедром к столу и скрестив руки на груди.

– Мой посыльный только что доставил интересную новость, – пробормотал он, пристально взглянув на Роджера.

Когда-то волосы де Варенна были такими же, как у его единокровного брата, короля Генриха, и хотя изрядно поседели, только брови и ресницы сохранили цвет жнивья.

Роджер изобразил заинтересованность, но остался сидеть, выжидая.

– Добрый епископ Илийский преставился, упокой Господь его душу. Мы остались без канцлера, – набожно перекрестился Гамелин, но впечатление подпортил сардонический блеск в его глазах.

Роджер тоже перекрестился.

– Да отпустит Господь его грехи, – произнес он, борясь с неподобающим желанием усмехнуться, ведь истинному христианину положено испытывать сочувствие. Кроме того, смерть Лонгчампа еще не означала, что дела пойдут на лад. Ричард нуждается в деньгах, и, кого бы он ни назначил на место канцлера, преемник будет искушен в обгладывании людей до костей. – Кто его сменит?

– На посту епископа Илийского? – задумчиво поджал губы Гамелин. – По слухам, Юстас Солсберийский.

Он взглянул на седовласого прелата, сидевшего дальше у стола и облаченного в роскошное синее одеяние, расшитое золотом.

Роджер на мгновение удивился. Юстас был скромным, толковым и малозаметным священником, надежным и достойным доверия, но обладал менее сильным характером, чем Уильям Лонгчамп. По традиции со званием канцлера было связано епископство Илийское, и Роджеру всегда казалось, что Юстас Солсберийский не обладает должным темпераментом и способностями, чтобы взяться за подобную задачу.

– И на посту канцлера тоже?

– Пока что. – Гамелин оглянулся, когда герольды объявили под фанфары очередную перемену блюд. – А вот и торт! – Он поклонился Роджеру, кивнул Иде и вернулся на свое место.

Роджер усмехнулся в ответ на прощальную реплику Гамелина.

Ида озадаченно разглядывала его, не понимая, что тут смешного.

– Кто до недавнего времени был епископом Солсберийским и непосредственным начальником Юстаса? – рассеял ее недоумение Роджер.

– Хьюберт Уолтер. – В ее глазах забрезжило понимание.

– Именно. Архиепископ Кентерберийский продолжает двигать фигуры по доске. Он более утонченный, чем Лонгчамп, но такой же коварный и, возможно, более опасный.

– Но почему вас рассмешило замечание графа де Варенна?

– Меня позабавил его намек, – криво улыбнулся Роджер. – Как и в случае марципанового торта, успех будущих проектов зависит от творческих способностей кондитера.

Настало время для традиционной церемонии, когда молодых отводили в их спальню, раздевали при свидетелях, укладывали в постель и, после благословения священника, оставляли скрепить брачный союз. Поскольку супруга была еще мала, вместо этого гости проводили ее в бывшие комнаты королевы Алиеноры и отдали на попечение служанок.

Длинный Меч видел, что его юная жена выбилась из сил. День стал для нее утомительным, полным обязанностей и церемоний, но Уильям был доволен тем, как она справилась. Ее манеры и поведение были превосходны. Ему не в чем было ее упрекнуть, и даже сейчас, с залегшими под глазами тенями, Эла продолжала держать себя с достоинством и играть доставшуюся ей роль; она даже улыбнулась ему у дверей своей комнаты. Он взял маленькую бледную ручку и поцеловал тыльную сторону, а затем обручальное кольцо. Уильям наказал ювелиру, чтобы оно пришлось впору на ее безымянный пальчик. Позже, когда Эла станет взрослой, у нее будут другие кольца, изящные, с драгоценными камнями. Он собирался осыпать ее золотом, ведь она – его средство достичь величия.

– Миледи жена, – произнес он учтиво и торжественно, – желаю вам приятного отдыха. Я навещу вас завтра утром.

Его порадовал реверанс, которым она ответила на его слова, прежде чем удалилась в свою спальню, скромно опустив глаза. Защелка мягко встала на место, и Длинный Меч со свидетелями вернулись в зал, чтобы продолжить.

Усевшись в свое кресло на возвышении, Длинный Меч наблюдал, как его гости танцуют каролу в световом колодце зала. Он намеревался присоединиться к ним, но в его голове теснилось слишком много мыслей, и нужно было переварить их, прежде чем двигаться.

Он был весьма доволен своим браком, поскольку тот сделал его знатным человеком, графом, совсем как дядя Гамелин или Уильям Маршал, с которым они теперь породнились по закону. Хотя Уильям Длинный Меч еще не получил перевязь, впредь он собирался именовать себя этим титулом. Его потребность в защищенности и признании была сильнее, чем необходимость дождаться соблюдения каких-то формальностей.

Его взгляд упал на старшего сына Биго, заметного среди танцоров. Гуго двигался изящно и ловко, его золотые кудри отражали свет. Он увлек танцевать служанку и та краснела и смеялась, повторяя шаги. Уильям скривился. Вот что бывает, если обращаться с конюхами и слугами как с равными.

Длинного Меча немного раздражало, что, хотя он стал графом благодаря этому браку, хотя его отец был королем, а брат – прославленный во всем христианском мире король, этот глупый скачущий юнец является по праву законного рождения наследником графства Норфолк, бывшего королевства Восточная Англия. Его отец строит мощную крепость во Фрамлингеме, и в их распоряжении сто шестьдесят три рыцарских надела, а у него – всего шестьдесят пять. Несправедливо, что этот резвящийся болван унаследует так много. У него свело живот, когда Гуго на мгновение покинул танцующих и в приливе непосредственного веселья схватил Иду за руку и потащил танцевать. Она смеялась и отбивалась, но он не унимался, и в конце концов она уступила, раскрасневшаяся и румяная, словно девушка. Длинного Меча затошнило от обожания, с которым она смотрела на Гуго. Он сказал себе, что стал бы похож на него, если бы воспитывался у матери, и спасся лишь чудом, но обида не проходила. Уильям тоже собирался пригласить ее на танец, но торжественный, полный достоинства и подобающий случаю, а не на эту глупую, развязную и вульгарную каролу. Теперь же он не станет танцевать вовсе.

Поджав губы, он решил стереть Гуго из памяти, как стирают пятно грязи с плаща. Любому, кто обладает хоть каплей проницательности, ясно, кто из них лучше воспитан.

Глава 38

Ида сложила руки на талии и оглядела новый дом. Построенный на западной стороне комплекса зданий, он был почти готов к заселению, так что вскоре она сможет устроить переезд из старого, который останется гостевым домом.

Новый дом ей нравился. Большую часть дня он будет купаться в солнечном свете, в нем множество окон, в которые вставят стекла. Прямо из него можно будет выйти в сад или через заднюю дверь отправиться на прогулку по болоту, полюбоваться лебедями и водной дичью на озере. Иде предстояло выбрать драпировки и мебель, и, оправившись от рождения третьей дочери в начале февраля, она готовилась применить свои творческие способности в новых областях.

– Зал должен быть в цветах твоего отца, – сказала она Мари, которая стояла рядом и наблюдала, как рабочие наносят кистями слой побелки. Красный и желтый – яркие и броские цвета, ведущие мужчин в битву и горящие на стенах замка дерзким вызовом, но в то же время тревожные, хотя, возможно, ей удастся смягчить их другими роскошными красками и тканями. – Синий и зеленый – для спальни.

Мари задумчиво наклонила голову. В лучах солнца, льющегося в окна, ее заплетенные волосы сверкали золотистым огнем.

– Можно заказать в Ипсуиче новые стеклянные кубки, – заметила она, – как те, что были на свадьбе моего брата.

Сердце Иды подскочило к горлу, как и всякий раз при упоминании старшего сына. Она редко видела Уильяма после свадьбы, у него были более важные дела, но время от времени он навещал Фрамлингем или их йоркширские поместья – как правило, когда хотел поохотиться или обзавестись новой лошадью. На Рождество, однако, он привез свою девочку-жену, и вся семья сидела вокруг алого зимнего огня, распевая песни. Истинное счастье текло сквозь Иду, словно мед. Госселин приехал с женой Констанцией и отпрысками. Даже ледок между Гуго и Уильямом подтаял в семейном тепле, и братья запели в лад. Безупречный момент, мимолетный, но запомнившийся навсегда.